Травма писательства: почему луганчане берутся за перо
Один американский философ считал, что мышление греков времен Гомера было безличностным, то есть они воспринимали свои мысли как голоса богов, соответственно, трактуя любой свой поступок, как доминирование воли одного из божеств (не «убил», а «Зевс приказал убить»). Но даже в такое архаичное, практически непредставимое для современного человека время у людей возникала потребность складывать из слов истории, их стали записывать, а потом Гуттенберг изобрел печатный станок. С появлением телевидения ремеслу сочинительства или писательства пророчили крах, но с появлением интернета оно получило вторую жизнь. Так что несмотря на все провозглашенные «смерти авторов» и «концы литературы», писательство живет и процветает, даже в таком уголке Вселенной, как Луганщина.
Что представляет собой наш край с литературной точки зрения? При первом взгляде – голую степь. Краеведы тщательно по крупицам собрали все литературные осколки – родился Даль, учительствовал Гринченко, описал в мемуарах Сосюра, воспел акации Матусовский и так далее. Однако все же коренной и ключевой фигурой для местного ландшафта остается фигура Владислава Титова. Героический горняк, лишившийся в аварии на шахте обеих рук не сломался, более того, описал свой опыт преодоления беды в книге «Всем смертям назло». При всем гуманистическом пафосе эта книга как нельзя кстати пришлась советскому начальству, да и нынешнему приходится тоже, потому что шахтеры гибли и калечились и тогда, и сейчас. Поэтому вокруг Титова был создан региональный культ.
Однако вот сама метафора писателя без рук кажется для местной литературной жизни ключевой. В Луганске не занимаются литературой, подпитываясь от культурной среды или от избытка жизненных впечатлений, здесь пишут, в основном, преодолевая какой-либо посттравматический синдром. Пишут, вот действительно, всем смертям назло. Причем, особого возвышенного героизма в этом нет, это атмосфера, быт. Все привыкли.
Попробуем рассмотреть это на конкретных примерах.
Начнем с Глеба Боброва, ведь это, наверное, самый успешный из сегодняшних луганских авторов. Его книги издает большими тиражами ЭКСМО, его прозу привечают в московских «толстых журналах», он любимец интернета. Но, тем не менее, он вполне вписывается в наш посттравматический контекст. В его творчестве видны две травмы – опыт афганской войны и распад СССР. Самое удивительное, что к этим проблемам он подходит с совершенно различных позиций. Если в отношении преодоления афганского опыта («Чужие Фермопилы») он являет истинно толстовскую, искреннюю ненависть к войне и насилию, которая пробивается через милитаристскую эстетику, то берясь за осмысление распада империи Глеб выходит на дорогу с кистенем («Эпоха мертворожденных»). Впрочем, как бы увлеченно не сублимировал Бобров ненависть к украинской независимости в виртуальную гражданскую войнушку на пейзажах родного Донбасса, он остается писателем, а потому милые его сердцу донбасские сепаратисты в итоге терпят поражение, выигрывая литературную битву. И тут не стоит путать Боброва – автора, и Боброва – политика. Его публицистика спорна, а вот, как писатель, он, безусловно, явление.
Еще один луганский автор, востребованный московскими издательствами, хотя и менее именитыми, чем у Боброва - это известная как автор эротических рассказов Ирина Петрова. Язвительная, остроумная, безжалостная к своим героям Петрова, тем не менее, тоже - продукт травматического контекста. Она представляет поколение позднесоветской интеллигенции, сформировавшейся в условиях последней стадии брежневского маразма, и, перевалив через эйфорию перестройки, но толком ничего не сообразив, эта генерация оказалась в ситуации, когда вообще никакая интеллигенция не нужна.
Дальше
Не согласна с автором - у нас вообще сейчас нет писателей.
Поэты есть, а писателей нету.
Что представляет собой наш край с литературной точки зрения? При первом взгляде – голую степь. Краеведы тщательно по крупицам собрали все литературные осколки – родился Даль, учительствовал Гринченко, описал в мемуарах Сосюра, воспел акации Матусовский и так далее. Однако все же коренной и ключевой фигурой для местного ландшафта остается фигура Владислава Титова. Героический горняк, лишившийся в аварии на шахте обеих рук не сломался, более того, описал свой опыт преодоления беды в книге «Всем смертям назло». При всем гуманистическом пафосе эта книга как нельзя кстати пришлась советскому начальству, да и нынешнему приходится тоже, потому что шахтеры гибли и калечились и тогда, и сейчас. Поэтому вокруг Титова был создан региональный культ.
Однако вот сама метафора писателя без рук кажется для местной литературной жизни ключевой. В Луганске не занимаются литературой, подпитываясь от культурной среды или от избытка жизненных впечатлений, здесь пишут, в основном, преодолевая какой-либо посттравматический синдром. Пишут, вот действительно, всем смертям назло. Причем, особого возвышенного героизма в этом нет, это атмосфера, быт. Все привыкли.
Попробуем рассмотреть это на конкретных примерах.
Начнем с Глеба Боброва, ведь это, наверное, самый успешный из сегодняшних луганских авторов. Его книги издает большими тиражами ЭКСМО, его прозу привечают в московских «толстых журналах», он любимец интернета. Но, тем не менее, он вполне вписывается в наш посттравматический контекст. В его творчестве видны две травмы – опыт афганской войны и распад СССР. Самое удивительное, что к этим проблемам он подходит с совершенно различных позиций. Если в отношении преодоления афганского опыта («Чужие Фермопилы») он являет истинно толстовскую, искреннюю ненависть к войне и насилию, которая пробивается через милитаристскую эстетику, то берясь за осмысление распада империи Глеб выходит на дорогу с кистенем («Эпоха мертворожденных»). Впрочем, как бы увлеченно не сублимировал Бобров ненависть к украинской независимости в виртуальную гражданскую войнушку на пейзажах родного Донбасса, он остается писателем, а потому милые его сердцу донбасские сепаратисты в итоге терпят поражение, выигрывая литературную битву. И тут не стоит путать Боброва – автора, и Боброва – политика. Его публицистика спорна, а вот, как писатель, он, безусловно, явление.
Еще один луганский автор, востребованный московскими издательствами, хотя и менее именитыми, чем у Боброва - это известная как автор эротических рассказов Ирина Петрова. Язвительная, остроумная, безжалостная к своим героям Петрова, тем не менее, тоже - продукт травматического контекста. Она представляет поколение позднесоветской интеллигенции, сформировавшейся в условиях последней стадии брежневского маразма, и, перевалив через эйфорию перестройки, но толком ничего не сообразив, эта генерация оказалась в ситуации, когда вообще никакая интеллигенция не нужна.
Дальше
Не согласна с автором - у нас вообще сейчас нет писателей.
Поэты есть, а писателей нету.